Принцесса и чудовище - Страница 63

Демистон присел на корточки, разглядывая цветы, распрямленные заботливой рукой. Конечно. Уже никаких следов — садовники постарались на славу. Ни крови, ни отпечатков — никаких намеков на то, что здесь произошло.

Корд резко выпрямился, с раздражением хлопнув себя по колену. И тут же, заслышав легкие шаги, схватился за саблю.

— Капитан?

Демистон отпустил клинок и шагнул навстречу изящному силуэту, появившемуся из темноты.

* * *

Липкая жижа приняла Сигмона в объятия, всхлипнув, как гнилое болото, плачущее над новой жертвой. И тут же лопнуло, словно мыльный пузырь, пронзенный раскаленным прутом. Клочья черного тумана испуганно прянули в стороны, и Ла Тойя ударился о мерзлую дорогу, окутанный клубами шипящего черного дыма.

Он упал на одно колено, присел до земли, сжимая в руке обнаженный клинок, — знал, что встретит его по другую сторону тьмы. И был к этому готов.

Пять длинных копий ударили ему в грудь — и попали бы в цель, останься Сигмон на ногах. Пять черных жал пронзили воздух над ним и расступились, когда Ла Тойя поднялся, продираясь сквозь их перекрестье и отбрасывая клинком древки.

Пятеро воинов — крепких и плечистых, похожих друг на друга статью, как близнецы, — слаженно расступились, сменили позицию и ударили вновь, не давая опомниться врагу. Человек не смог бы отразить эту отрепетированную смертоносную атаку, но зверь, сжимающий в руке отточенную полосу холодного железа, прошел сквозь атаку.

Отбросив два копья клинком, Сигмон снова присел, уворачиваясь от третьего. Четвертое он отбил рукой, а пятое принял грудью. И тут же пожалел об этом — тяжелое копье, словно выкованное из железа, было направлено умелой и крепкой рукой. Четырехгранный наконечник, созданный, чтобы пробивать тяжелые металлические доспехи, ударил в чешуйчатый панцирь с такой силой, что уже зажившие ребра Ла Тойя захрустели вновь. Удар отбросил его назад, и граф повалился на спину, чувствуя, как из раны на груди хлещет горячая кровь.

Строй пикинеров сомкнулся над упавшим, черные копья снова ударили, но Сигмон больше не собирался совершать ошибки. Откатившись в сторону, он взмахнул клинком над землей, пытаясь подрубить ноги врагов, промахнулся, вскочил на ноги, увернулся от выпада, оттолкнул копье в сторону и одним выпадом пронзил нападавшему горло. Второй попытался проткнуть Сигмону бок, но тот пропустил удар под рукой, прижал копье под мышкой и резко повернулся. Враг, не успевший отпустить древко, кубарем покатился по земле.

Трое оставшихся расступились, словно собираясь бежать, но Сигмон не поддался на уловку. Он отступил на шаг и пинком разбил голову сбитому с ног копейщику. Ему открылся вид на дорогу — там, чуть дальше, стоял ряд из десятка конных воинов, закутанных в черное с головы до ног. Там, за их спинами, виднелся странный размытый силуэт, похожий на черную простыню, развевающуюся на ветру… Все это Сигмон успел заметить за долю секунды — а потом пятеро конников, вооруженные короткими луками, дали залп. И сразу — второй.

Жужжащий рой стрел бросился Сигмону в лицо. Он метнулся в сторону, уворачиваясь от первых, смел клинком пару летящих в голову, выхватил из воздуха левой рукой еще одну, что должна была попасть в глаз, но одна из стрел возилась в ногу, пробив левое бедро. Сигмон вскрикнул, и второй залп накрыл его с головой.

Двигаться было трудно — слабость толчками расходилась от груди. Кровь уже не текла, рана затянулась, но место удара жгло огнем, словно в грудь вложили пылающий уголь. Сигмон пошатнулся, пробитая нога подогнулась, и он не успел отпрыгнуть. Стрелы нашли свою цель.

Одна расцарапала макушку, две пробили левую руку, несколько отскочили от груди, и еще две вошли в правую икру. Ла Тойя упал и сразу покатился в сторону, ломая стрелы, глубоко вошедшие в тело, молясь о том, чтобы его не накрыло новой волной стрел. Но нового залпа не последовало — над поверженным графом появились темные фигуры трех копейщиков, разом ударивших в распростертое тело.

Зверь закричал, чувствуя, как холодный металл раздирает его плоть. Не помня себя от боли, ослепленный гневом, Сигмон взмахнул клинком, не обращая внимания на кровавый туман, застивший глаза.

Его удар пришелся в цель — срубил обе ноги одного из копьеносцев, завяз в поножах второго, но все же сбил того с ног. Третьего граф ударил каблуком в колено и зарычал от радости, услышав хруст сломанного сустава. Копейщики со стонами повалились наземь, а Сигмон медленно поднялся на ноги, опираясь на меч, воткнутый в землю.

Строй конных по-прежнему был неподвижен. Они вскинули луки, но не спешили спускать тетиву — словно дожидались приказа. Сигмон со стоном распрямился. Вскинул меч и смахнул стрелы, засевшие в левой руке, оставив наконечники в теле. Потом выдернул освобожденной рукой стрелы из ног. Кровь уже подсыхала — измененная плоть приняла в себя древки стрел и плотно их обжала, словно сделав частью тела. А вот раненая грудь болела так же сильно, как и пробитый копьем бок. Сигмон чувствовал, как внутри, под черной чешуей, что-то булькает, словно продырявленный бурдюк с вином. Боль, вспыхнувшая в боку, пронзила его с головы до пят, но граф нашел в себе силы поднять клинок — битва только началась.

Конные расступились, и Сигмону открылся черный шар, что прятался за их спинами. Он пульсировал на дороге, словно маленькая копия того шара, сквозь который провалился граф. Вот он мигнул и пропал, открывая темный силуэт человека со вскинутыми к небу руками…

Сигмон бросил меч — так быстро и сильно, как только мог. В лунном свете блестящий клинок превратился в сияющую полосу, пронзившую ночь. Она полыхнула над дорогой, подобно молнии, и ударила в темный силуэт. Прошла насквозь и затерялась в темноте, так и не встретив сопротивления, словно темный силуэт был бесплотным призраком.