Принцесса и чудовище - Страница 59

Вороной графа захрипел и замедлил шаг. Ла Тойя привстал на стременах, провожая взглядом двух всадников, что вскоре затерялись в темноте, вновь окутавшей дорогу. Когда они скрылись из виду, Сигмон остановил Ворона и спешился. Похлопав по черной шее скакуна, граф обернулся и посмотрел назад, на пустую дорогу.

Он еще не видел преследователей, но чувствовал, как волна тьмы катится ему навстречу. Всепоглощающая, мощная, будто океанский прилив, разрушительная, как лавина, сходящая с гор. Сигмон знал, что это магия. Темная, смертельная магия, с которой ему еще не доводилось встречаться. Такой силы в Ривастане не было никогда. Что-то пришедшее извне, из далеких чужих краев, шло за ним по пятам, грозя раздавить, словно надоедливую букашку. Сигмон ощущал себя маленьким и слабым перед этой страшной силой, которая и не думала таиться. Она заранее сообщала жертве, что ее ждет, заставляя дрожать от страха и опускать ослабевшие руки.

Сигмон медленно стянул плащ, скомкал его и небрежно запихнул в седельную сумку. Оставшись в рваной кожаной куртке, состоявшей, казалось, из одних лоскутов, Сигмон оглядел себя. Все на месте. Все как всегда. Он готов к охоте. Взгляд задержался на серебряных пуговицах черного камзола, блестевших в лунном свете крохотными огоньками. Ничуть не задумываясь, Сигмон достал нож, срезал пуговицы и сунул их в карман. Потом резко вскинул руки. Рукава камзола затрещали, расходясь по швам, и двигаться стало легче. Но все равно не так легко, как хотелось. Ла Тойя выругался — он с удовольствием снял бы камзол, но под ним была еще относительно белая нижняя рубаха, которая будет прекрасно заметна в темноте.

Вытащив из карманов разнообразную мелочь, в том числе и пуговицы, Сигмон опустил их все в ту же суму у седла Ворона. Туда же отправился кошель и медальон гонца. Сняв с себя все, что было не закреплено, Ла Тойя подпрыгнул на месте, проверяя, все ли он вынул. Вышло хорошо — бесшумно и удобно. Сапоги Сигмон решил не снимать — без них, конечно, было бы удобнее, но ночной лес не то место, где можно разгуливать босиком.

Вытащив из ножен меч, который выдержал уже две перековки и все же сохранил грубые очертания орудия для убийства, Сигмон взвесил его в руке. Простой кусок железа, случайно подвернувшийся ему в бою, неожиданно стал для него родной вещью. Они через многое прошли вместе и в некотором роде сроднились — тогда, когда тупое лезвие отхватило правую кисть своего хозяина. Потом, во время охоты на упырей, эта железяка, не раз спасавшая ему жизнь, стала для Сигмона едва ли не новой рукой. Этот кусок железа стал для него продолжением тела — как когти или чешуя. Меч, казалось, почувствовал настроение своего хозяина. Он дрогнул в руке, словно предвкушая новую охоту в кромешной тьме, и Сигмон не мог сказать, передалась ли ему дрожь руки, или клинок вздрогнул сам.

Очнувшись от наваждения, Ла Тойя левой рукой хлопнул по крупу Ворона.

— Ступай, — велел он. — Беги изо всех сил.

Вороного не пришлось долго уговаривать — он и так был сам не свой от ощущения опасности, накатывающей с тыла, и от близкого соседства со зверем, что вдруг появился на месте его нового хозяина.

Издав короткий хрип, вороной взял с места в галоп и помчался следом за недавними спутниками — его простыми и понятными родичами, что несли на себе простых и понятных людей.

Сигмон, оставшийся в одиночестве на пустой дороге, повернулся лицом к темной волне, подбиравшейся все ближе. Потом медленно стянул с правой руки грязную перчатку, заскорузлую от засохшей чужой крови. В лунном свете заблестела чешуя, и луна, словно испугавшись чужого уродства, снова спряталась за облака.

Сигмон сжал в лапе рукоять меча, и пальцы, обросшие черной броней, тихо клацнули о проволоку, словно металл встретился с металлом.

— Я жду, — тихо прошептал Сигмон.

Тьма бросилась ему в лицо.

* * *

Гнедая кобылка шла ходко, и Вэлланор подкидывало в седле. Она ослабила поводья, и лошадь бежала все быстрей, пытаясь нагнать вороного жеребца, несущего на себе герцога Борфейма.

Луна вновь выглянула из-за облаков, и темнота на миг отступила, открывая пустую дорогу, что вилась кружевной лентой меж темных деревьев. Вэлланор, ощутив, как в спину прянул ледяной ветер, оглянулась. Она чувствовала, как там, позади, нечто большое и неуклюжее заворочалось в темноте. Казалось, за спиной стоит кто-то, способный в любой момент ухватить ее за плечо и утащить в бездонный омут.

Гнедая заржала и пустилась галопом — неведомая опасность страшила ее не меньше, чем всадницу.

— Дядя! — вскрикнула Вэлланор, цепляясь за луку седла.

Борфейм обернулся, и не думая осадить своего жеребца.

— Держись! — крикнул он. — Нам нужно уехать как можно дальше!

— Что это такое? Что это там, в темноте?

— Магия, — выдохнул герцог, когда гнедая лошадка племянницы поравнялась с его жеребцом.

— Она все ближе… Дядя, мне страшно…

— Ничего, — бросил Борфейм. — Не бойся. Нас она не тронет, надо только отъехать подальше.

Вэлланор нашла в себе силы оглянуться, отчаянно цепляясь за седло. Луна вновь спряталась за тучу, и на дороге колыхались жирные хлопья тьмы.

— А как же граф? Он остался там, на дороге…

— Забудь про него! — в сердцах крикнул герцог. — Это его забота! Магия ищет его, а не нас.

— Дядя…

— Быстрей, Вэлланор, скачи быстрей!

Ответить она не успела — ночь за спиной беглецов взорвалась звонким хлопком, словно кто-то встряхнул огромное покрывало. В спину Вэлланор ударила волна холодного ветра. Жеребец Борфейма рванулся вперед словно ошпаренный, не разбирая дороги и не обращая внимания на брань и удары каблуков герцога. Обезумевшая от страха гнедая заржала, рванулась следом и встала на дыбы. Вэлланор вскрикнула, разжала руки и соскользнула с лошади. Та, почувствовав свободу, бросилась в темноту, следом за жеребцом герцога, и тут же растворилась в ночи.